Женщина совершенно точно не дышала. Ткань платья не шелохнулась, руки вытянулись вдоль тела – две пары, увенчанные острыми когтями хищной птицы.
С каждым шагом запах кислой гнили только усиливался. Он окружал, забивал ноздри, заставляя зажимать нос рукой. Оставшись совершенно безоружной, только с мешком за плечами, который невероятным чудом все еще хранил ее дневник, Безымянная растерянно осматривала стены в надежде, что выход найдется сам собой, но взгляд постоянно возвращался к телу богини.
В какой-то момент показалось, что она шевельнулась. Не так легло платье, чуть сдвинулась рука, совсем немного приоткрылись губы.
Как вообще должен происходить переход духа в тело? Можно было ожидать, что Клаудия сделает все сама, но она предпочла остаться. Как подозревала Безымянная, бывшая наставница решила скрестить клинки с Ш’янтом. Иномирец бы не отступил.
Он придет за ней. Придет обязательно.
Непоколебимая, стальная уверенность удивляла и пугала одновременно. В какой-то момент, ускользнувший и незамеченный, доверие, сковавшее ее с бывшим королем, превратилось в нечто осязаемое. Оно просто было, переполняло собой каждую клетку тела, и никогда Безымянная не была так крепко в чем-то уверена.
Я бы поступила так же. Если бы он оказался на моем месте, я бы не отступила.
Но как долго она может ждать? Не осталась ли Клаудия позади, потому что знала – Первородная не нуждается в помощи?
Спину лизнул холодок страха, в голове загудело сильнее, и только сейчас стало понятно, что это не простая боль от усталости. В болезненной вибрации можно было различить слова. Они прокатывались по затылку и ввинчивались в виски. Требовали, приказывали, притягивали. Заставляли повернуть голову так, чтобы можно было рассмотреть крохотный резной столик, возникший из ниоткуда.
Темное дерево влажно поблескивало. На гладкой поверхности лежал стилет, с рукоятью густо усыпанной люзом всех возможных оттенков. Лезвие отливало серебром.
Возьми!
Приказ сотряс ее до основания, до колющей боли в кончиках пальцев. Это было рычание голодного зверя, вопль стихии, прокатившейся по слабым человеческим костям. Даже то, что тело было лишь холодной безжизненной оболочкой, не отменяло силы жившего в нем духа Первородной.
Рука задрожала, мускулы скрутил болезненный спазм. Острый, невыносимый.
Пальцы потянулись к стилету, но Безымянная не сдвинулась с места. Нельзя поддаться ей!
Возьми!!
В голове будто разорвалась звезда. В ослепительной вспышке боли мысли рассыпались, разлетелись в стороны, оставив после себя лишь чистый лист.
Рука сомкнулась на люзовой рукояти. Камни приятно холодили разгоряченную кожу.
Ноги сами собой понесли к возвышению. Безымянная едва ли управляла собственным телом.
Шаг. Она нависла над женщиной. Дрожащая, изломанная, с клинком в руке.
От нового приказа колени подогнулись и Безымянная упала так, что грудь Первородной удобно открылась для удара. Она только этого и ждала. Жаждала. Выла, скованная холодной плотью, но не мертвая.
Безымянная занесла клинок над головой, открыла рот в беззвучном крике, призыве о помощи, но именно сейчас удача отвернулась, оставив ее один на один с чудовищем. Острие дрожало, а в голове плясали безумные вихри.
Я жду!
Руки – окаменевшие и чужие. Они ударили с силой, вколачивая сталь в распластанное белое тело. Стилет вошел легко, будто в тягучий холодный мед, и через секунду вылетел в потолок, когда черная кипящая влага вырвалась из раны, чтобы поглотить мир.
***
Под сапогами хлюпал мрак. Он везде, куда ни брось взгляд. Даже неясно, были ли стены вокруг, или чернота тянулась бесконечно, в неизвестность, откуда доносились тысячи шорохов.
Этот этаж вибрировал от силы. Ее вкус перекатывался по языку горькой сладостью, терпким хмелем. Каждая жилка скулила и дрожала, будто от прикосновения к жгучему пламени. Здесь можно было открыть дорогу куда угодно.
Даже на сам край мироздания.
Впереди замаячил свет. Неестественный и красноватый, будто светился глаз какого-то дикого животного. Ш’янт хотел ускорить шаг, броситься вперед, но увиденное заставило его замереть на месте. Руки сжались так, что когти высекли искры из стали перчаток.
Безымянная была распластана на черном возвышении. Приколота к нему, точно бабочка, сверкающей чернотой, принявшей облик женщины. Длинные волосы, влажные и блестящие, будто облитые маслом, стягивали запястья девчонки. Голова наклонена так, что пухлые губы касались сжатого рта. Красный росчерк языка скользил по влажному от слез лицу.
Какое прекрасное тело.
Голос звучал в голове, ни один мускул на лице твари не дрогнул, когда она повернулась и окинула Ш’янта презрительный взглядом. В черных провалах мерцали алые искры.
Длинные пальцы чуть надавили, заставив рот Безымянной открыться. Язык скользнул внутрь, выбивая из груди девчонки сдавленный всхлип.
Ш’янт швырнул меч точно в черное тело, но оружие отклонилось в сторону, не оставив на теле твари ни единой царапины. Щупальца темноты потянулись к нему со всех сторон. Впивались в запястья, лодыжки, били по коленям, в спину. Стало жарко и влажно, когда под руками растеклась алая вязкая кровь.
Его кровь.
Острые черные шипы врезались в плечи, заставляя упереться лбом в пол. В горле забурлил яростный вой, разошлась в стороны кожа, обнажая острые клыки зверя, открывая истинное лицо.
Морду чудовища, способного одним движением откусить человеку голову.
Извернувшись, Ш’янт взвыл, когда затрещали мускулы. Челюсти сомкнулись на пучке черноты и разорвали его, позволив сдвинуться вперед всего на шаг.
Но новые копья впились в тело, лишая возможности пошевелить даже пальцем. Оставляя ему зрение и способность дышать, но больше ничего.
– Ты в моем доме, Ш’янт, – голос Первородной обволакивал, – в прошлый раз ты был объят ненавистью, и это лишило тебя тела. И ты обречен повторять эту ошибку снова и снова.
Тьма вокруг завибрировала, закружилась и изогнулась, очерчивая контуры грандиозной арки, скрытой до этого от чужих глаз. Каменное строение отливало глубокой лазурью и золотом, вычерчивало по дуге странные символы, незнакомые иномирцу.
Исходящий от него холод мог заморозить кровь в жилах, выстудить саму душу.
Кровавое марево клубилось на другой стороне, призывно раскачивалось, тянулось к Первородной. Она же не отрывалась от Безымянной, медленно, по капле заменяя своим сознанием ее собственное.
Вспыхнула печать на груди. Вспыхнула так, что от боли тело прошило раскаленной иглой.
Ш’янт закрыл глаза, не в силах двинуться. Над головой Первородной зажглись кровавые огни, разбрасывая по темноте вязкие тени, одна из которых коснулась стального когтя.
